Неточные совпадения
И что ж? Глаза его
читали,
Но мысли были далеко;
Мечты, желания, печали
Теснились в душу глубоко.
Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки. В них-то он
Был совершенно углублен.
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной
сказки вздор живой,
Иль письма девы молодой.
— «Поликушку»
читала, «
Сказку о трех братьях», «Много ли человеку земли надо» —
читала. У нас, на черной лестнице, вчера
читали.
— Мне тюремный священник посоветовал. Я, будучи арестантом, прислуживал ему в тюремной церкви, понравился, он и говорит: «Если — оправдают, иди в монахи». Оправдали. Он и схлопотал. Игумен — дядя родной ему. Пьяный человек, а — справедливый. Светские книги любил
читать — Шехерезады
сказки, «Приключения Жиль Блаза», «Декамерон». Я у него семнадцать месяцев келейником был.
Из всех
сказок Андерсена Сомовой особенно нравилась «Пастушка и трубочист». В тихие часы она просила Лидию
читать эту
сказку вслух и, слушая, тихо, бесстыдно плакала. Борис Варавка ворчал, хмурясь...
По целым часам, с болезненным любопытством, следит он за лепетом «испорченной Феклушки». Дома
читает всякие пустяки. «Саксонский разбойник» попадется — он
прочтет его; вытащит Эккартсгаузена и фантазией допросится, сквозь туман, ясных выводов; десять раз
прочел попавшийся экземпляр «Тристрама Шенди»; найдет какие-нибудь «Тайны восточной магии» —
читает и их; там русские
сказки и былины, потом вдруг опять бросится к Оссиану, к Тассу и Гомеру или уплывет с Куком в чудесные страны.
На другой день вечером, сидя у костра, я
читал стрелкам «
Сказку о рыбаке и рыбке». Дерсу в это время что-то тесал топором. Он перестал работать, тихонько положил топор на землю и, не изменяя позы, не поворачивая головы, стал слушать. Когда я кончил
сказку, Дерсу поднялся и сказал...
С раннего утра сидел Фогт за микроскопом, наблюдал, рисовал, писал,
читал и часов в пять бросался, иногда со мной, в море (плавал он как рыба); потом он приходил к нам обедать и, вечно веселый, был готов на ученый спор и на всякие пустяки, пел за фортепьяно уморительные песни или рассказывал детям
сказки с таким мастерством, что они, не вставая, слушали его целые часы.
Во время большой перемены я разделил с мальчиками хлеб и колбасу, и мы начали
читать удивительную
сказку «Соловей» — она сразу взяла всех за сердце.
Нашлось еще несколько мальчиков, читавших Робинзона, все хвалили эту книгу, я был обижен, что бабушкина
сказка не понравилась, и тогда же решил
прочитать Робинзона, чтобы тоже сказать о нем — это чушь!
Разные умные книжки, которые она
читала раньше с отцом, казались ей теперь детскою
сказкой.
При первом удобном случае начал я
читать арабские
сказки, надолго овладевшие моим горячим воображеньем.
Всякий день ей готовы наряды новые богатые и убранства такие, что цены им нет, ни в
сказке сказать, ни пером написать; всякой день угощенья и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по темным лесам; а те леса перед ней расступалися и дорогу давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а и самую богатую ширинку подарила своему хозяину ласковому, а и тому лесному зверю, чуду морскому; а и стала она день ото дня чаще ходить в залу беломраморную, говорить речи ласковые своему хозяину милостивому и
читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
Я думал только уже об одном: о свидании с милой сестрицей и о том, как буду я
читать ей арабские
сказки и рассказывать об Иване Борисыче.
Мало ли, много ли тому времени прошло: скоро
сказка сказывается, не скоро дело делается, — стала привыкать к своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают, принимают, на колесницах без коней катают, в музыку играют и все ее повеления исполняют; и возлюбляла она своего господина милостивого, день ото дня, и видела она, что недаром он зовет ее госпожой своей и что любит он ее пуще самого себя; и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не ходя в палату беломраморную, не
читая словесов огненных.
С какою жадностью, с каким ненасытным любопытством
читал я эти
сказки, и в то же время я знал, что все это выдумка, настоящая
сказка, что этого нет на свете и быть не может.
— После этого вам
сказки надобно только слушать, — сказал Павел, — если вы не хотите ничего
читать о том, что существует!
— Чего, чай, над дедушкой
читала, — замечает ямщик, — поди, Омельке, чай, на печи
сказки сказывала.
Помнится,
читал я в одном из сборников Льва Толстого
сказку о старом коршуне.
Бедная девушка с жадностью бросилась в этот безбрежный океан. Какими героями казались ей Жанены, Бальзаки, Друино — и целая вереница великих мужей! Что перед их дивными изображениями жалкая
сказка о Вулкане? Венера перед этими новыми героинями просто невинность! И она жадно
читала новую школу, вероятно,
читает и теперь.
Пушкин до того удивил меня простотой и музыкой стиха, что долгое время проза казалась мне неестественной и
читать ее было неловко. Пролог к «Руслану» напоминал мне лучшие
сказки бабушки, чудесно сжав их в одну, а некоторые строки изумляли меня своей чеканной правдой.
Великолепные
сказки Пушкина были всего ближе и понятнее мне;
прочитав их несколько раз, я уже знал их на память; лягу спать и шепчу стихи, закрыв глаза, пока не усну. Нередко я пересказывал эти
сказки денщикам; они, слушая, хохочут, ласково ругаются, Сидоров гладит меня по голове и тихонько говорит...
Он
прочел «Боярина Оршу», а она ему заказывала новое чтение. Так
прочли «Хаджи Абрека», «Молитву», «
Сказку для детей» и, наконец, несколько глав из «Демона».
Читая, не помню который том, дошел я до
сказки «Красавица и Зверь»; с первых строк показалась она мне знакомою и чем далее, тем знакомее; наконец, я убедился, что это была
сказка, коротко известная мне под именем: «Аленький цветочек», которую я слышал не один десяток раз в деревне от нашей ключницы Пелагеи.
Не нянькины
сказки, а полные смысла прямого ведутся у Иды беседы.
Читает она здесь из Плутарха про великих людей; говорит она детям о матери Вольфганга Гете;
читает им Смайльса «Self-Help» [«Самопомощь» (англ.)] — книгу, убеждающую человека «самому себе помогать»;
читает и про тебя, кроткая Руфь, обретшая себе, ради достоинств души своей, отчизну в земле чуждой.
— Ты знаешь
сказку о «Гадком утенке»?
Читал?
Хорошо было смотреть на него в тот час, — стал он важен и даже суров, голос его осел, углубился, говорит он плавно и певуче, точно апостол
читает, лицо к небу обратил, и глаза у него округлились. Стоит он на коленях, но ростом словно больше стал. Начал я слушать речь его с улыбкой и недоверием, но вскоре вспомнил книгу Антония — русскую историю — и как бы снова раскрылась она предо мною. Он мне свою
сказку чудесную поёт, а я за этой
сказкой по книге слежу — всё идет верно, только смысл другой.
Пириневский в этот раз ее очень занимал, и когда она его начала просить рассказать ей какую-нибудь еще страшную
сказку, то он объявил, что простые
сказки он все пересказал, но что сегодня
прочтет ей наизусть прекрасную
сказку Лермонтова про Демона.
Но солдат был порядочный ротозей, и однажды, когда я
читал «
Сказку о трех братьях» Толстого, [«
Сказка об Иване-дураке и его двух братьях».] за плечом у меня раздалось лошадиное фырканье Семенова, протянулась его маленькая, пухлая рука, схватила книжку, и — не успел я опомниться — как он, помахивая ею, пошел к печи, говоря на ходу...
— Затем, помолчав немного и успокоившись, он продолжает
сказку: Да… «Хоть и малая, говорит, горсточка, а поди-ка, раскуси…»
Прочитал турецкий салтан скобелевское письмо и опять ему пишет: «Убери ты подобру-поздорову свое храброе войско из моей турецкой земли…
— Да… и верно, что
сказка. Поди, в нашей деревне тоже не поверят, какие народы есть у белого царя. Значит… пригнали меня в наслег, в самый дальной по округе. А Пётра-то Иваныч там уже. Сидит… в юртешке в махонькой, да книжку
читает…
Еще когда
читал он наши лубочные
сказки, и тогда уже воображение его разыгрывалось, независимо от этих
сказок, и в мечтах мальчика являлись разные чудесные происшествия, сцепление которых составляло цельные картины и истории, но которые никогда им не были записаны и скоро позабыты.
Это ему было очень горько, и он писал однажды к своему приятелю: «Будь человек и гениальный, а не умей грамоте, — не
прочтешь и вздорной
сказки.
Да уж зараз все одно к одному, скажи мне в последний, старинушка, долго ль нам с тобой век коротать, в углу черством сидеть, черные книги
читать; да когда мне тебе, старина, низко кланяться, подобру-поздорову прощаться; за хлеб-соль благодарить, что поил, кормил,
сказки сказывал?..
Не раз я уменьшал шаг, проходя мимо солдатской палатки, в которой светился огонь, и прислушивался или к
сказке, которую рассказывал балагур, или к книжке, которую
читал грамотей и слушало целое отделение, битком набившись в палатке и около нее, прерывая чтеца изредка разными замечаниями, или просто к толкам о походе, о родине, о начальниках.
Во время летних прогулок — на копне сена или на обрыве над речкой Выконкой, в дождливые дни — в просторной гостиной, на старинных жестких диванах красного дерева, — я им долгие часы рассказывал или
читал, сначала
сказки Гоголя и Кота-Мурлыки, «Тараса Бульбу», исторические рассказы Чистякова, потом, позже, — Тургенева, Толстого, «Мертвые души», Виктора Гюго.
Достаточно
прочесть одного «Лира», с его сумасшествием, убийствами, выкалыванием глаз, прыжком Глостера, отравлениями, ругательствами, не говоря уже о «Перикле», «Цимбелине», «Зимней
сказке», «Буре» (все произведения зрелого периода), чтобы убедиться в этом.
Дети здоровы. У Лидочки моей сразу выпали впереди два молочных зуба, и от этого ее личико стало еще милей и роднее. Приятно иметь ученую дочку: пока я хворал, она
читала мне по складам свои
сказки.
Читал у нас, землячки, на маневрах вольноопределяющий
сказку про кавказского черта, поручика одного, Тенгинского полка, сочинение. Оченно всем пондравилось, фельдфебель Иван Лукич даже задумались. Круглым стишком вся как есть составлена, будто былина, однако ж сужет более вольный. Садись, братцы, на сундучки, к окну поближе, а то Федор Калашников больно храпит, рассказывать невозможно…
Не могу представить,
читаю, как
сказку, а в душе все где-то не верю, что это правда.